22 ноября психологи отмечают свой профессиональный праздник. В Южном РПСО МЧС России работают два психолога — Наталья Дрыгина и Елена Максимова. Трудятся они в составе отдела медицинского сопровождения поисково-спасательных работ, являются аттестованными спасателями и, выезжая на происшествия, применяют навыки оказания экстренной психологической помощи.
О том, какой он, «психологический портрет» спасателя, в чем заключается ежедневная работа психолога МЧС России и с чем приходится сталкиваться при общении с пострадавшими и их родственниками нам рассказала ведущий психолог ЮРПСО МЧС России Наталья Дрыгина.
В системе МЧС Наталья Александровна работает четвертый год, общий психологический стаж – 12 лет. Была штатным психологом в воинской части, потом в сочинской комендатуре помогала солдатам-срочникам, контрактникам и офицерам. До этого работала медсестрой в отделении анестезиологии и реаниматологии.
— Какие они, спасатели, на Ваш взгляд?
— Разные, но задерживаются те, кому интересна сама профессия. Есть такое выражение: спасая других, спасаю себя. Все люди помогающих профессий: это медики, спасатели, педагоги, идут именно в то направление профессиональной деятельности, где они хотят быть полезными, хотят спасать людей, поэтому спасатель – это даже не профессия, это сам человек, это его образ жизни!
Тем, кто уже долгое время работает в отряде, важен, в первую очередь, коллектив. Здесь очень ярко проявляется взаимное обучение жизни. Спасатели друг у друга учатся не просто работать вместе, но и жить по определенным правилам. У нас настолько уникальные, разноплановые люди. Они и альпинисты, и водолазы, и спелеологи, и в ДТП людей спасают, и с вертолета десантируются, при этом еще и оказывают помощь пострадавшим как медики и психологи. Не знаю, в какой еще профессии человек обладает таким набором навыков. Только задумайтесь, какой должен быть характер, чтобы все это выполнять.
— А спасатели обращаются к Вам за психологической помощью после командировок, сложных поисково-спасательных работ?
— После командировок мы их приглашаем на беседу, проговариваем ситуации, с которыми им пришлось столкнуться, разбираем их. В отряде есть комната психоэмоциональной разгрузки – после рабочей смены каждый спасатель может прийти и пройти краткосрочную программу реабилитации. Снять напряжение на специализированном оборудовании. Работа спасателей заключается не только во множестве выездов, но и в ожидании вызова. Ожидание – это напряжение. Когда они едут на происшествие, то не знают всех деталей случившегося, не знают, с чем именно столкнутся. Это очень сильное воздействие на нервную систему человека. В этом и заключается специфика их работы.
Массажные кресла в комнате психоэмоциональной разгрузки – это не просто массаж. Куда уходит все напряжение? В тело. Когда садишься в массажное кресло – мышцы расслабляются, улучшается физическое и психоэмоциональное состояние, и домой идешь более отдохнувшим.
— С чем Вам приходилось сталкиваться, работая с пострадавшими и их родственниками во время поисково-спасательных операций?
— Первый мой случай, где я поняла, как нужно действовать в экстренной ситуации, был на Мацесте. В результате паводка машину унесло течением реки, тогда погибло четыре человека и один парень выжил – молодой человек 24-25 лет, из Новосибирска. Он приехал со своей девушкой в гости к ее сестре, которая жила в Сочи вместе с мужем и ребенком. Все, кроме молодого человека, в момент происшествия находились в машине, за рулем был супруг сестры. Я даже по именам их помню. В этот день они отмечали день рождения девушки на базе отдыха. Когда возвращались обратно, бетонный мост через реку Мацесту уже был покрыт водой. Парень вышел из машины, чтобы помочь выйти девушкам и в этот момент провалился под воду.
Сколько его тащило потоком воды, он не помнил. Рассказывал, как сначала думал, что его прибьет камнем, не прибило, потом думал, его засосет в трубу, не засосало. Это про то, как психика человека работает. Сначала смирился, что погибнет, а раз уж выжил, камнем не прибило, в трубу не засосало, значит надо как-то выгребать. Оказавшись на берегу, начал искать машину. Долгое время бегал, возвращался к дому, в который они приехали в гости. Машину он не увидел, выбежал на дорогу, начал кричать и звать на помощь. С собой телефона у него не было. Ничего не было. Стоял босой, в шортах.
Меня тогда вызвали в 2 часа ночи. Мы стояли с ним около машины, которую обнаружили в русле реки. Я приезжаю, он сидит, накрытый одеялом, представлюсь, говорю, меня зовут Наталья Александровна, я психолог, как тебя зовут. Он представился, первое, что после этого спросила, хочет ли пить и есть. Ответил, что хочет. Поехали с нашим водителем до ночного магазина, накормила, немного обогрела его заботой. Потом, когда он все рассказал, немного успокоился, мы с ним стали искать связь с родственниками. Через мой телефон и его соцсети. Тетя дала телефон родителей, чтобы он мог с ними созвониться.
Стали сообщать ему о погибших, когда нашли водителя. Сначала сказали, во что был одет обнаруженный человек. Потом спросили, может ли он пойти и опознать мужчину, согласился, но в процессе отказался. Развернулись, обратно пошли. У него началась реакция, нервная дрожь. Я начала работать с этим. Он описывал, что у него болит это и это, что он поцарапался, по реке несло ведь. Я пригласила медика, чтобы обработали ссадины и ушибы. До этого он их не чувствовал. По словам медицинского работника ЮРПСО, она ему предлагала помощь, но он отказывался. Так сработала защитная реакция. Когда понял, что случилась смерть близких людей, он переключился на себя. Это даже хорошо, что он так среагировал. Не впал в истероидную реакцию, которая могла бы помешать проведению поисково-спасательных работ.
Из дома мне привезли термос с горячим чаем, сухую одежду и сланцы, чтобы парню было комфортнее и люди на него не оглядывались. Пострадавшему в такие моменты всегда тяжело, это вина выжившего. Все винят его, что он не спас, нападают. Нужно было его убедить в его же невиновности. Это был мой первый подобный опыт. Было тяжело, я справилась. Потом со всеми родственниками поддерживала связь в течение трех суток.
— А в июне прошлого года мы с коллегой работали в Лазаревском районе с родственниками погибших при паводках людей. Тогда тоже был один выживший, его спасли наши спасатели, пострадавший находился на удалении 400 метров, держался за плавающий на воде пеноблок. Эвакуировали на берег, передали медикам. На момент моей работы с родственниками – пятью мужчинами, спасенный находился в реанимации, остальных пропавших тогда не нашли.
Еще по пути к месту происшествия, я позвонила представителям администрации Лазаревского района, уточнив, как и где буду работать с пострадавшими и их близкими. Когда мы приехали, родственников уже заселили, дали им горячую еду. То есть организованно встретили. И в процессе мы к ним подсели, начали беседовать и отрабатывать их реакции. Контролировали и следили за ними. Рассказывали всю информацию о ходе ПСР. Узнавали о самочувствии спасенного. И здесь опять вина выжившего, раз выжил – значит виноват. Такая защитная реакция психики. Когда обнаружили двух погибших, я также была рядом с родственниками. Мужчину и троих детей так и не нашли. Спустя три месяца родственники мне позвонили и сказали, что очень тяжело из-за неизвестности о судьбе близких. Я поняла, что они самостоятельно не смогли справиться с потерей близких, и позвонила в Северо-Кавказский Центр экстренной психологической помощи МЧС России. Попросила пролонгированную помощь: чтобы на них вышли психологи и оказывали им поддержку. Взаимодействие было налажено.
Потом мне мужчина позвонил и сказал, что они насобирали денег и хотели нанимать людей для поиска, обращаться к колдунам и экстрасенсам. И тогда я попросила руководство проговорить с ними, объяснить, что поиски будут продолжены. Заместитель начальника отряда по ПСР на акватории подробно рассказал родственникам ход поисково-спасательных работ. И то, что с ними здесь поговорили, для их психики это было успокоением. Потому что были даны ответы на то, где их родственники могут быть.
— Летом 2021 года несколько суток искали детей на горе Сахарной. Какую помощь Вы там оказывали?
— Два дня я работала с родственниками детей у подножия горы. Родители переживали, и их переживания проявлялись разными реакциями от апатии до агрессии, из-за большого чувства ответственности за произошедшее. Моей задачей было помочь родителям выдержать эти долгие часы, и даже дни ожидания, помогая им справиться и поверить в лучший исход.
Сначала нашли одного ребенка, потом второго. Хорошо, что первый подросток запомнил подробно, где находился его травмированный друг. Оба парня — очень сильные и смышленые. И путь нашли, и догадались травмированную ногу в холодную реку опустить, чтобы облегчить состояние. Они не сдавались и это самое главное. Я их потом в больницу с детьми сопровождала. Мамы мне доверились, до реанимации с ними была, объяснила, как общаться с пострадавшими сыновьями, о чем говорить, о чем нет. Как себя правильно вести, чтобы и им самим было легче, и детям.
Спустя год мама травмированного мальчика встретила меня в магазине. Обняла и сказала своей знакомой: «Это психолог, это она была с нами!» Они не будут помнить мое имя, где я работаю, но важен сам факт того, что в трудные минуты я была рядом. Она рассказала, что парень восстановился и у него все хорошо. Вера и материнская любовь – это то, что помогает справиться с любыми трудностями!
